Виктор Николаевич Тростников.
"РАДУЙСЯ, БЛАГОДАТНАЯ! ГОСПОДЬ С ТОБОЮ" (Лк. 1:28).

     "О, всепетая Мати!" - такими словами начинается заключительный кондак православного акафиста Богородице, который молящиеся поют трижды, опускаясь на колени. Какие точные слова! Ведь и вправду: каких только песнопений - и хвалебных, и просительных - не возносил наш верующий народ Матери Божией, какими только эпитетами Ее не одаривал! А сколько создал иконописных изображений любимого образа: по некоторым подсчетам - больше тысячи! Почему наш народ так любит и чтит Богородицу, почему именно к Ней обращается с просьбой о помощи - ведь у нас есть множество святых, есть Ангелы. Христос, наконец? Молящиеся понимают, что надеяться на самом деле можно только на Бога, но свои просьбы обращают также и к Его Пречистой Матери.
     Православие часто называют одной из трех христианских конфессий. Это неточная формулировка. Как совершенно справедливо подчеркивает профессор Московской Духовной Академии Алексей Ильич Осипов, православие - не конфессия, а единственная Вера, полностью совпадающая с Апостольской верой и сохранившая в себе весь объем истины, открывшейся собравшимся в Иерусалиме ученикам Христа в день Пятидесятницы. Латинское вероучение во многом отошло от этой веры, а протестантское - реформировало ее фактически до неузнаваемости. Тем не менее, это три серьезные религии, оказывающие большое влияние на современный мир, "выводящие себя" из Христа и считающие Евангелие своим основополагающим священным текстом, поэтому православное отношение к Деве Марии может быть как следует понято лишь в сравнении с отношением к ней двух других христианских религий.
    О протестантизме можно сказать очень кратко: там не только не считают Божию Матерь великой святой, но и святой вообще: у протестантов святых как таковых нет. Что же касается католиков, то у них много святых, и среди них Дева Мария, как и у православных, занимает совершенно исключительное место. Частое молитвенное к ней обращение и особенная, возникающая при этом, приподнятость чувств, характерны для них в той же мере, что и для нас. Но когда вглядываешься в эти чувства, не можешь не уловить различия. У католиков - к у л ь т Девы Марии, у нас - п о ч и т а н и е. Они называют ее Мадонной, а мы - Богородицей. Для них она Божество, для нас - Человек. А некоторые католические богословы даже предлагали ввести Ее в состав Троицы, и хотя это было признано ересью, само появление такой ереси симптоматично. В нашей Церкви такое предложение немыслимо (фантазии наших "софиологов" в счет не идут, ибо они были не богословами, а светскими авторами, попавшими под влияние католицизма).
     Различие между нашим и католическим восприятием Божией Матери, сначала мало заметное, затем становившееся все более ощутимым, нашло, наконец, свое официальное выражение в принятом Ватиканом в 1854 году догмате "О непорочном зачатии Девы Марии". Поскольку наши миряне практически ничего о нем не знают, стоит пояснить, в чем он состоит. Согласно этому догмату, когда святые Иоаким и Анна зачали Деву Марию, то в этот самый момент с только еще начавшего развиваться плода специальным Божественным актом был снят первородный грех, так что будущая Божия Матерь еще в эмбриональной форме существования вернулась к тому состоянию, в котором пребывали Адам и Ева до вкушения плода с запретного древа. Таким образом, у католиков их Мадонна происходит от д о г р е х о в н ы х прародителей, хотя такое происхождение дано Ей искусственно, по воле Всевышнего, который "побеждает естества чин". У нас же Богородица, как и все остальные люди, ведет Свое происхождение от греховной Евы, и в этом смысле Она такая же, как мы.
     Хотя Римская церковь оправдывает свое определение тем с виду благочестивым аргументом, что ветхозаветная женщина, которой была бы Дева Мария без этого космического акта, не могла бы стать Матерью Бога, ибо Богу "неприлично" входить в утробу существа, поврежденного наследственным грехом, - такая аргументация не выдерживает критики. Богу "неприлично" воплощаться во в с я к о е тварное существо, ибо между Ним и любой тварью - бесконечная разница уровней. Когда Апостол говорит, что Бог-Сын "принял образ раба" (см. Фил. 2:7), слово "раб" он понимает не в социальном, конечно, смысле, ибо Иисус не был рабом - его родители принадлежали к знатному роду, восходящему к царю Давиду; и тем более не в том смысле, что в Нем наличествовал порабощающий человека первородный грех, - ведь как раз отсутствие такого греха на Деве Марии, а значит, и на Ее Сыне Иисусе и утверждает догмат 1854 года, - поэтому остается только тот смысл, что всякий человек - раб Божий, и воплощаться в своего раба для Хозяина унизительно. Это - великое самоуничижение, как говорят богословы, "кенозис", на которое Бог пошел только по Своему человеколюбию. По сравнению с этим бесконечным уничижением разница между воплощениями в догреховного человека и послегреховного уже не имеет никакого значения. Нет, подоплека догмата другая - богословская легализация задолго до этого сложившегося у западных христиан культа Мадонны. Ведь объектом культа может быть только божество, а догмат о непорочном зачатии хотя и не возводит Деву Марию в ранг Божества, но приближает Ее к тому.
    Мы же видим в Богородице не богиню, а только вернейшую и надежнейшую Ходатаицу перед Богом. Мы говорим "Пресвятая Богородица, спаси нас" не потому, что Она имеет силу спасать - ею обладает один Бог, - а потому, что не сомневаемся - Бог удовлетворит Ее ходатайство, не отринет просьбы Своей Пречистой Матери. Это очень важный момент, дополнительно свидетельствующий о сохранении нами апостольской религиозности. Ведь как относились к Богородице Апостолы, находившиеся вместе с Ней в иерусалимской горнице в момент нисхождения Святого Духа, давшего жизнь Христовой Церкви, а впоследствии навещавшие Ее в ее скромном жилище, благоухающем святостью? Конечно же, не как к небожительнице, а как к человеческому существу, пусть высочайшему из всех человеческих существ и, мало того, "честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим". Они могли видеть эти дивные глаза, слышать этот "звучащий как серебряный колокольчик" тихий и нежный голос, наблюдать ее непрестанные домашние труды, к которым она была приучена с раннего детства, и, может быть, заставать ее за молитвой своему Божественному Сыну, чья Крестная смерть оружием пронзила ее душу (см. Лк. 2:35). Нам не так повезло, как Апостолам, - мы не созерцали Ее в земной жизни, но, как и они, мы знаем, что Богородица была просто Женщиной, но только Самой прекрасной из всех женщин, которые когда-либо жили на земле. Поэтому, обращаясь к Богородице, мы не впадаем в экзальтацию, охватывающую католиков при обращении к Мадонне. Богородица доступнее Мадонны, интимнее, теплее, поэтому сердце православного человека сильнее тянется к Ней, и он произносит Ее имя с той интонацией, какая в данный момент соответствует его душевному расположению - с грустной, радостной или смешанной, где есть и радость, и грусть, и вера, и надежда, и любовь. Поэтому она у нас и "всепетая".
    <…> Когда перед Нею явился Архангел Гавриил и возвестил: "Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим" (Лк. 1:35), - Она покорно сказала: "се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему" (Лк. 1:38). Здесь мы имеем ясно выраженную Божью волю - принять на Себя человеческую плоть - и единственно возможное препятствие осуществлению этой воли - несогласие Девы Марии стать объектом наития Святого Духа и сверхъестественного зачатия. Ей очень трудно было согласиться, ибо как, думала Она, объяснить Свою "непраздность" мужу, которого Она не знала как мужа? Как пишет Владимир Лосский, в этот момент судьба мира зависела от Ее решения. Смирение заставило Ее отбросить Свою волю, и Она стала благодетельницей человечества, дав ему Спасителя <…>.

"Русский Дом", N 9, 2000