СЛОВО МИТРОПОЛИТА ИСИДОРА (НИКОЛЬСКАГО), САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАГО И НОВГОРОДСКАГО (+1892Г.) В ДЕНЬ СРЕТЕНИЯ ГОСПОДНЯ.
Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром (Лук. 2, 29).
Воплощение Христа Спасителя всегда было особенным предметом утешительных ожиданий и возвышенных надежд народа еврейскаго. Не смотря на то, что сие чудесное произшествие, — сия велия благочестия тайна (1 Тим. 3, 16) долженствовала лежать на падение многим во Израили (Лук. 2, 34), евреи и преимущественно те из них, кои еще неспособны были проникать глубокий сокровенный дух пророческих писаний, восхищались тою мыслию, что сей Мессия будет возстановителем, по крайней мере, земной славы дома Давидова. Что же теперь скажем мы, слушатели, о тех богомудрых и благочестивых израильтянах, которые понимали истинную цель пришествия сего Мессии, которые видели в Нем Искупителя всего рода человеческаго? Как радостна была для них весть, что Он родился! Можно ли нам изобразить те высокие восторги, коими исполнялись сердца их при первом взгляде на сего обетованнаго Младенца? Какой небесный мир, какое блаженное спокойствие ощутил в сердце своем праведный Симеон, когда во храме принял в свои объятия сего Свободителя душ наших! Ныне отпущаеши, восклицает умиленный старец, — ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром, яко видесте очи мои спасение Твое, еже еси уготовал пред лицем всех людей, свет во откровение языком, и славу людей Твоих — Израиля.
Слушатели благочестивые! Сия радость Богоприимца была следствием чрезвычайной любви его к человечеству. Ибо в лице Младенца Иисуса он видел не только Спасителя израильтян, но и Просветителя всех языков. Сия-то радость и спокойствие праведника, происходящия от живаго участия его в благе ближних и всего человечества, и столь ясно выразившияся в словах Симеона, могут служить назидательным для нас предметом слова.
Человеку, который от всего сердца предан закону Божию, без сомнения, не все то может доставлять удовольствие и душевное спокойствие, в чем другие, по превратному суждению, полагают свое благополучие. Праведник, имеющий чувствия обученныя и способныя отличать добро от зла (Евр. 5, 14), истинное счастие от призрака, — судит о вещах не потому, приятны ли оне или неприятны для самолюбия и чувственности: нет, он проникает во внутреннее их достоинство, смотрит на то, сообразны ли они с высшими потребностями нашего духа, одобряются ли законом Божиим, способствуют ли к достижению истинной цели нашей, или, удовлетворяя порочным склонностям, только препятствуют нам возвыситься мыслями туда, где уготованы нам вечная радость и вечное блаженство. Мнимое счастие, о котором мы иногда столько радуемся, для него нимало не привлекательно, — суета, обманчивое сновидение! Чему другие завидуют, о том он нередко скорбит и сетует. Какая ему радость, когда честолюбец или корыстолюбец достигают цели своих желаний? Заботясь о выгодах настоящей жизни, они, может быть, совсем не обращали внимания на то, чтo составляет истинное услаждение духа, — в попечениях о многом забывали едино на потребу (Лук. 10, 41). А если совесть и не преставала предостерегать их от обмана: то теперь, при громких восклицаниях ласкателей, в упоении страстей, они подобны слепому, который, взошедши на высокую гору, с восхищением ищет похвалы своему искусству, а о том и не думает, как легко ему пасть и погибнуть! Какой разсудительный человек не пожалеет о его безразсудной забаве?
Благочестивый Симеон был равнодушен к славе поработителей его отечества, но столь же и далек от ненависти к иноплеменникам. Он не принимал участия и в суетных надеждах, кои столь сильно занимали плотских чад Авраама. В его душе столь же возвышенной, сколько нежной и расположенной ко благу ближних, таилась мучительная скорбь, которая непрестанно воззывала его к молитве, — скорбь, известная одному Богу, доколе праведник сам не обнаружил своих чувствований. Приняв на руки свои Спасителя, он пред всеми засвидетельствовал, что его чаяние исполнилось, и душа, снедаемая жалостию о погибели человеков, теперь совершенно успокоилась.
«Очи мои видели», говорит он, «спасение, которое Бог уготовал пред лицем всех людей, — видели свет,долженствующий озарить седящих во тьме, и сени смертней (Матф. 4, 16), видели славу народа Божия, к коему, как к плодовитой маслине, привьются все племена земныя, для прославления Творца вселенной. Только сего недоставало для моего спокойствия. Теперь — о блаженная минута! — я вижу Того, который пришел избавить и просветить весь род человеческий; никто не будет учить другаго: познай Господа, — все познают Его от мала до велика (Иер. 31, 34), земля сделается небом; утвердится царство истины и добродетели, в котором все будут наслаждаться покоем и радостию. Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, с миром!»
Теми же чувствованиями, слушатели, бывает исполнена душа каждаго христианина, который смотрит на своих ближних и на весь род человеческий в духе истинной веры и любви евангельской. Благополучие других есть для него какбы собственное. Чем более распространяется свет боговедения, чем тверже вкореняется любовь и добродетель в сердцах человеческих: тем полнее радость, тем спокойнее душа его. Чем он ближе бывает к Богу: тем живейшее принимает участие в благополучии ближняго. Святый Дорофей обясняет сию истину следующим примером: «представьте себе круг на земле», говорит он, «предположите, что круг есть мир, а самая средина круга — Бог; а прямыя линии от окружности к средоточию — пути или образы жизни людей. Итак, насколько входят святые внутрь круга, желая приблизиться к Богу, настолько, по мере вхождения, они сближаются с Богом и с ближними, к той же цели идущими, и сколько приближаются к Богу, столько приближаются друг к другу» (Св. Дорофея слово о неосуждении ближняго.). Итак понятно, христиане, почему счастие ближних доставляет особенную радость и спокойствие душам праведным.
Тщетно мир надеется найти между своими раболепными приверженцами примеры подобнаго великодушия и безкорыстнаго участия в радости счастливых и в скорби несчастных. Там и друг иногда питает зависть к своему другу; там и брат старается помрачить славу своего брата; там каждый ищет своих си (Флп. 2, 21), — спокоен, если сам доволен. Крепкия узы, связующия чад Божиих, для сынов века сего непонятны; ибо оне духовныя, а не плотския. Апостол учит, что все мы члены единаго тела Христовой Церкви, оживляемаго единым Духом Божиим. Мысль, требующая особеннаго внимания! Если в нашем теле болит один какой либо член, то, как бы мы ни старались быть к тому нечувствительными, закон природы всегда восторжествует над нашими усилиями: аще един уд страждет, вси страждут (1 Кор. 12, 26). Еще менее можно быть равнодушным, если болезнь проникла многие члены. Напротив, здоровое состояние всех членов придает особенную живость и целому телу и каждому члену порознь. На таковом же основании утверждается и то взаимное живое участие, которое христианин принимает в судьбе своего брата. Он видит в нем какбы себя самого. По сему-то с расположениями чистой души никак не совместны ни холодность к участи погибающих, ни зависть к успехам преспевающих в добродетельной жизни. С радующимся и он радуется, с плачущими — плачет.
Возможно ли, еслиб мы понимали, и живо чувствовали столь тесное, столь возвышенное, чистое сродство душ христианских, — возможно ли, чтобы благочестивый поклонник Иисуса Христа с равнодушием смотрел на тех несчастных братий своих, которые блуждают во мраке суеверия и пороков? Кто чувствовал скорбь о их участи: тот, без сомнения, понимает, что столькоже невозможно и не радоваться, когда заблудший обращается к свету истины, порочный прилепляется к добродетели. Нет общения света со тьмою, правды с беззаконием (2 Кор. 6, 14). И напротив нет теснее общения, как между сердцами чистыми и праведными, и никакая радость не может сравниться с тою, какую доставляет христианину истинное счастие ближних, усовершенствование их в духовной мудрости и преспеяние в делах благочестия. В ком нет истинной любви христианской, того, конечно, трудно уверить, чтобы благополучие и совершенство других могло иметь столь великое влияние на собственное состояние души его. Он не легко согласится, что не может наслаждаться полным спокойствием, если братия его удаляются от истины и предаются порокам. Чистая совесть и любовь к Богу, говорят иные, вот основание душевной радости и покоя! Не будем спорить. Ищите, братия, сего небеснаго дара. Если будем иметь чистую совесть и любовь к Богу, собственным опытом познаем ту истину, о которой говорили.
А теперь я считаю достаточным в подтверждение оной указать вам на пример апостола Павла. Никто из вас не усумнится, что сей избранник Божий имел чистую совесть и любил Бога всем сердцем и всею душею. Но посмотрите, как он безпокоился об участи ближних. Молилбыхся, говорит он, сам аз отлучен быти от Христа по братии моей, сродницех моих по плоти, только бы братия мои познали Его и соделались блаженными (Рим. 9, 3). Как мать болезнует о чадех своих, так я болезную, дондеже вообразится Христос в вас (Гал. 4, 19). И когда получал известие, что христиане пребывают верны закону евангельскому, писал к ним: «теперь я жив, когда вы стоите в Господе. Какую благодарность могу я воздать Богу за вас, за всю радость, которою о вас радуюсь пред Богом моим (1 Сол. 3, 9)?»
Таково свойство любви Евангельской! Чистое сердце, устремляя все желания свои к Богу, как источнику блаженства, нестолько занимается собою, сколько спасением ближних. Оно не ищет за то награды. Еслибы всех успело приобресть Христу, это была бы ему высочайшая награда. Любя Бога, христианин любит и брата своего. И если созерцание славы и совершенств Божиих доставляет самое приятное наслаждение духу нашему: то не должны ли мы радоваться и тогда, когда ближние наши руководствуются умом Христовым (1 Кор. 2, 16), стараются подражать святости Отца небеснаго, Его любви, милосердию и правде? — Мы обманемся, и действительно, может быть, часто обманываемся, когда хотим обрести покой для души, и между тем остаемся совершенно равнодушными к состоянию ближних, как будто для нас совсем постороннее дело, прославляют ли они имя Божие или безславят Его своею жизнию.
Совесть праведника непорочна. Его сердце исполнено живою любовию к Богу. Но сия-то самая любовь чем более приближает его к свету Божества, тем очевиднее представляет ему мрак, покрывающий человечество. Она — то во гневе ревности угрожает грешникам, то с нежным участием лобызает и ободряет кающихся, то с умилением обращается к молитве, чтобы Господь всех помиловал, и только в уповании на Его благость находит себе успокоение. Посему можно судить, как велика была радость Симеона, когда он увидел Спасителя мира — свет языков и славу Израиля. Надежда его исполнилась. Бог водворился на земле, дабы всех с Собою возвести на небо. Благополучие всего человечества открыло праведному новый источник блаженства, после котораго ему уже ничего не оставлось желать на земле. Душа обрела здесь мир, — и возжелала преселиться к Источнику мира.
О, еслибы все христиане соединены были между собою стольже тесною любовию, и благополучие других почитали своим собственным благополучием: тогда мирно текли бы в обители Отца небеснаго, и еще в сей жизни от блаженства, переходили бы к блаженству! Аминь.